![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Ну, коль скоро всем хоцца за эгрегоры...
Извлечено с некоего форума. Шоб втуне не валялось где ни попадя.
Некогда Демосфен сказал, что человек - двуногое бесперое прямоходящее, в ответ Клеон принес ему ощипанного петуха, Демосфену пришлось добавить к определению еще и плоские ногти. Аристотель, прочитав эту байку Платона, заметил, что это равно относится к определению животного или бога, человек же животное политическое, наделенное разумом.
Иначе говоря, если мы при описании человеческой сущности (то бишь той самой субстанции, что проявляется, если человеку предоставляется максимум свободы) становимся на позиции крайнего индивидуализма, отрицая политическую составляющую, в итоге у нас получается бог, если же, напротив, считать основой сущности коллективизм, отрицая индивидуальный разум, то получается животное. Самое интересное, что обе крайности в своих действенных проявлениях воспринимаются политическими животными, наделенными разумом, именно как проявление чисто животного начала, т. е. варварства.
Теперь вернемся к Локку. Некие разумные животные для защиты своей жизни, свободы и имущества создают себе государство и становятся политическими разумными животными, только, вот незадача: не то в силу своей недостаточной политичности, не то недостаточной разумности, они выпускают из своих рук это государство, оставляя себе право на построение теорий о государстве, как разумном существе, воплощающем их общую ментальность и питающимся их общей энергией. Расписываются разумные политические в своей собственной неразумности и аполитичности, забывая об одной маленькой вещи: государство живо не их ментальностью, а соблюдением критериев эффективности.
Весь вопрос сводится к тому, кто определяет эти критерии? Если это позволено самому государству, появляется и призрак эгрегора: государство обретает черты существа, ограничивающего право разумных животных на их жизнь, и на их свободу, и на пользование имуществом, животным же кажется, что все это происходит по их воле, поскольку каждое такое ограничение суггестируется им самим же государством, ставшем независимым от воли этих животных просто потому, что оно уже давно является объединением иных разумных политических животных - профессиональных менеджеров.
Государство подконтрольно менеджерам в той степени, в какой может быть подконтрольна кому-либо сложная система. Слишком много в ней переменных, оттого воля большей частью направлена на их упорядочение, система от того, в конце концов, ломается, а чинят ее все те же менеджеры. Поскольку с каждой поломкой-починкой система усложняется, то количество менеджеров увеличивается, а сама система в еще большей степени склонна ломаться. В итоге весь менеджмент занят латанием дыр, что и считается ныне научным управлением.
Некогда Демосфен сказал, что человек - двуногое бесперое прямоходящее, в ответ Клеон принес ему ощипанного петуха, Демосфену пришлось добавить к определению еще и плоские ногти. Аристотель, прочитав эту байку Платона, заметил, что это равно относится к определению животного или бога, человек же животное политическое, наделенное разумом.
Иначе говоря, если мы при описании человеческой сущности (то бишь той самой субстанции, что проявляется, если человеку предоставляется максимум свободы) становимся на позиции крайнего индивидуализма, отрицая политическую составляющую, в итоге у нас получается бог, если же, напротив, считать основой сущности коллективизм, отрицая индивидуальный разум, то получается животное. Самое интересное, что обе крайности в своих действенных проявлениях воспринимаются политическими животными, наделенными разумом, именно как проявление чисто животного начала, т. е. варварства.
Теперь вернемся к Локку. Некие разумные животные для защиты своей жизни, свободы и имущества создают себе государство и становятся политическими разумными животными, только, вот незадача: не то в силу своей недостаточной политичности, не то недостаточной разумности, они выпускают из своих рук это государство, оставляя себе право на построение теорий о государстве, как разумном существе, воплощающем их общую ментальность и питающимся их общей энергией. Расписываются разумные политические в своей собственной неразумности и аполитичности, забывая об одной маленькой вещи: государство живо не их ментальностью, а соблюдением критериев эффективности.
Весь вопрос сводится к тому, кто определяет эти критерии? Если это позволено самому государству, появляется и призрак эгрегора: государство обретает черты существа, ограничивающего право разумных животных на их жизнь, и на их свободу, и на пользование имуществом, животным же кажется, что все это происходит по их воле, поскольку каждое такое ограничение суггестируется им самим же государством, ставшем независимым от воли этих животных просто потому, что оно уже давно является объединением иных разумных политических животных - профессиональных менеджеров.
Государство подконтрольно менеджерам в той степени, в какой может быть подконтрольна кому-либо сложная система. Слишком много в ней переменных, оттого воля большей частью направлена на их упорядочение, система от того, в конце концов, ломается, а чинят ее все те же менеджеры. Поскольку с каждой поломкой-починкой система усложняется, то количество менеджеров увеличивается, а сама система в еще большей степени склонна ломаться. В итоге весь менеджмент занят латанием дыр, что и считается ныне научным управлением.